Мы,  четверо мальчишек, разыскали на пустыре куст конопли, сорвали листья, высушили, закурили в подвале самокрутки. Запретный плод оказался несладким: болели затылок и глаза.

— Это поначалу… А потом такой кайф, такие картинки начнутся — в раю побываем, на облаках отдохнем! — убежденно говорил наш заводила Женька.

Еще больше заболела моя головушка, когда я узнал, что отец проведал о нашем знакомстве с наркотиком. Родитель не ругался, не показывал вида, что сердит. Я же чувствовал себя словно на иголках. Прислушался к его телефонному разговору. «Приходите! Я в четвертой палате», — слышался далекий голос. После занятий в школе отец пригласил меня навестить в больнице родственника. Купили минеральной воды, фруктов, зашли в палату. Отец пошел в угол, к крайней койке, а я замер на входе. На первой кровати лежал взлохмаченный, в перекошенном нижнем белье, обросший щетиной мужчина неопределенного возраста. Его впавшие глаза впились в меня:

— Медсестру не видел? Где же они все? Фашисты! Убийцы! Я погибаю!

Не прекращая вопить, мужчина начал срывать с себя одежду. Передо мной предстал скелет, обтянутый желтой кожей. На сгибах левой и правой рук — гниющие язвы, в паху — гнойник.

Вошла медсестра:

— Что шумим, господин наркоман? «Кино» кончилось — умей терпеть!

— Сестричка, родненькая !.. Я заплачу хорошо… Я для тебя все сделаю… Ну, в последний разок уколи, — хныкал наркоман.

Прочитав отказ в глазах медика, он упал на кровать спиной, раскинул руки и ноги. Кровь выступила на его болячках. Я выбежал из палаты.

Не прошло и недели, как отец взял меня с собой в гости к дальней родственнице. На наш звонок вышла женщина в сером заношенном халате, невероятно худая, с руками, висящими плетьми. Где я видел похожую? Вспомнил: в документальном фильме об «Освенциме».

— Заходите, заходите, — засуетилась она, но искренности в ее голосе не было, скорее неловкость, стыд чувствовались в каждом слове.

Зашли мы в комнату, в которой на диване спал парень.

— Вот так и живем, — тихим голосом начала исповедь женщина. — Сынок поменял на наркотики ковры, телевизор, одеяла… Да что я о нажитом — унес ордена дедушки! — хозяйка вытерла глаза.

Проснулся сынок, мутным взглядом обвел нас.

— Что за люди? Жалуется на меня мать… А я пожалуюсь на нее: что — то долго зажилась она на этом свете. Вот у Стаса родители скопытились, он продал квартиру и теперь как белый человек живет, употребляет чистейший афганский опий.

Парень встал и «буром попер» на мать. Крепкая рука моего отца усадила наркомана на диван так жестко, что раздался хруст — то ли в пружинах, то ли в костях любителя опия.

И снова мои нервы не выдержали, я выбежал из квартиры. А когда вышел и отец, я сказал:

— Пап, хватит! Я все понял!

Третий урок ждал меня через годы. Я учился в институте, встречался с чудесной девушкой. Каждый день приносил мне новые заботы, надежды и земное счастье. Первомайским утром я готовился к свиданию с невестой, мурлыкал песенку, и не обратил внимание на участкового милиции, появившегося на пороге. Отец перекинулся с ним несколькими словами. Я только услышал: «Сын знал его хорошо». Меня пригласили быть понятым. Как некстати! Идем с участковым за гаражи, опускаемся в знакомый с детства подвал. Здесь выкурена моя первая и последняя папироса с марихуаной. Сверкнул фонарик. Нас встретили следователь и понятые. Луч фонарика пошарил по стене, осветил скобу под потолком, веревку…

— Вам знаком этот молодой человек? — спросил меня следователь.

В петле висел Женька.

— Когда вы виделись в последний раз? Были ли на нем следы побоев?

Вопросы сыпались, а я окаменел. Знал, что Женька задолжал крупную сумму денег наркоторговцам, а своим друзьям — много порций опия. Его били часто и жестоко. Я нашел Женьке хорошую работу за пределами нашего города. Но ни заработки, ни общежитие, ни возможность начать новую жизнь не заинтересовали его.

— Ну, вот теперь действительно хватит… Ты получил три урока, сын, — сказал мне отец, ждавший меня у входа в подвал.

Андрей С.(Записал Н.Заболотный)