Первое апреля — День освобождения станицы Анастасиевской от немецко-фашистских оккупантов.

Владимир Максимович Злыднев родился в станице Анастасиевской в апреле 1942 года. Он, в прямом смысле слова, с молоком матери впитал ненависть к фашистам. Сколько себя помнит, собирал сведения о военном периоде. Восстановление Анастасиевской проходило на его глазах. Активист Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, патриот малой родины делится воспоминаниями…

Фашистам удалось захватить нашу станицу. Но сделать ее «довольной, покорной» новому порядку оккупанты не смогли. В первые дни на улицах Анастасиевской пиликали немецкие губные гармошки, а из патефона звучали чужие лающие песни. Через неделю — приказ: «Работать!» И это слово стало главным в общении фашистов с местным населением. Рыть окопы, строить укрепления… Захватчики вывозили хлеб в Германию, угоняли туда юных рабов и рабынь. Станичники отказались грузить хлеб — «виновных» сожгли живьем в закрытом помещении. Слушал тайком сводки советского радио? Расстрел! Не вышел на сельхозработы — расстрел. Анастасиевцы с нетерпением ожидали прихода Красной Армии.

20—22 марта 1943 года, по непролазной грязи, бросая технику, немецкие и румынские солдаты перебрались из Славянской в Анастасиевскую. Прибавилось в станице мародеров, убийц, насильников. В который раз мы услышали: Красная Армия дальше не пройдет… И грянул бой! От некогда цветущей Анастасиевской осталось не более пятидесяти домов. Горело всё, что могло гореть. Дом моего дедушки, добротную казачью хату под оцинкованной крышей, румыны переоборудовали под аптеку. Когда оккупантов изгнали, красноармейцы тоже разместили там аптеку. После войны старый турлучный дом исправно служил школой.

Живой летописью военных и послевоенных лет была для меня мама, Вера Константиновна Злыднева. Она вместе с другими колхозницами вручную засыпала окопы, готовя поля к севу. Сколько страху натерпелись женщины! Неразорвавшиеся мины и бомбы попадались чуть ли не на каждом шагу. Однажды наткнулись на присыпанного землей убитого красноармейца. Взорвалась мина под трактором юной трактористки… Трагедией закончилась разборка снаряда десятилетними «минерами»…

Как и все мальчишки во все времена, я был не прочь заглянуть в чужой сад. Иду к яблоне — и натыкаюсь на крест. Чуть в стороне — другой. Так хоронили в войну убитых мирных жителей — каждого в своем огороде. Стал я искать могилы воинов: тут покоится летчик, там, за домами нефтяников, до двадцати одиночных солдатских могил. На месте нынешнего станичного мемориала перезахоронено свыше трехсот красноармейцев. От Анастасиевской до хутора Свистельникова, стертого во время войны с лица земли, много безымянных захоронений.

Дедушкин дом, служивший школой, освещался единственной керосиновой лампой. Мы брели на занятия по непролазной грязи, оставляя в колее огромные трофейные сапоги или самодельную обувь. Зато все учились прилежно. Но в глазах ребят — голод, от старой одежонки пахнет дымом. Ведь многие жили не в хатах, а в сырых землянках, отапливаемых «по-черному». Мать после работы добывала корни чакана. Если их вымыть, высушить, можно получить немного не очень питательной муки. Голод доводил людей до крайности. Помню, сосед украл у нас связку сушеных корней. Мать привязывала цепью нашу корову к остову немецкой пушки. Однажды ночью она услышала скрежет пилы-ножовки и рычание собаки. Выглянула в окно: один мужик подкармливает пса, а другой пилит цепь. Мать выбила «окно», вмазанный в стенку трехлитровый баллон, и выстрелила из отцовского ружья. Наутро ее вызвали в Славянский РОВД и приказали сдать оружие. Оказывается, она ранила одного из непрошеных гостей, позарившихся на худую корову.

Первого апреля — 66 лет со дня освобождения моей любимой станицы. Пройдусь по ней, поклонюсь мемориалу, дедушкиному дому. И приезжим, и землякам скажу: Анастасиевская — лучшая станица Кубани.

Записал Н.Заболотный